СНАЧАЛА ПРИХОДЯТ, ПОТОМ ПРИБЕГАЮТ, ПОТОМ ПРИПОЛЗАЮТ... Как ее зовут и при каких обстоятельствах мы с нею познакомились, я рассказать не могу. Алла (назовем ее так) поставила условие: никаких имен, никаких "интересных случаев", ничего конкретного. Почему? Потому что принцип "не навреди" для нее, социального работника, так же важен, как для врача. Журналисты же в погоне за сенсацией слишком часто не думают о том, как их статьи или телесюжеты могут повлиять на жизнь героев. Алла же слишком хорошо знает, как они влияют, а потому так осторожна. За шесть лет работы с подростками-наркоманами она приобрела разнообразный опыт; видимо, эта ее осторожность -уже профессиональное качество.

Алле около тридцати. В Израиль с дипломом техника по обработке металлов приехала восемь лет назад. Диплом здесь никому не показала, потому что еще во время учебы поняла: ее интересуют не станки, а люди. На подготовительном отделении университета с нею, как и со всеми остальными, беседовала куратор, женщина умная и бывалая. Она с одобрением отнеслась к выбору Аллы: психолог - прекрасная профессия. Но объяснила, что к этой профессии ведут несколько путей. Можно поступить на факультет психологии, но нужно набрать за психотест столько баллов, сколько Алле вряд ли удастся получить - тут не столько нужны ум и знания, сколько хорошая тренировка. Но можно стать психологом, поступив на факультет социальной работы. Алла спросила:
- А что это?
Тогда, восемь лет назад, в России немногие знали, что такое социальная работа. "Трудными подростками" занималась милиция, пенсию старикам и инвалидам платил собес, вот, пожалуй, и все. Куратор прочла Алле короткую лекцию, а закончила ее так:
- Социальный работник тот же психолог, только получает меньше денег.
Алла не искала ни денег, ни карьеры, а потому нисколько не огорчилась по этому поводу.
Учиться ей было очень интересно - много психологии, а еще экономика, статистика, право, а главное - практика, и очень серьезная. Уже со второго курса студент, естественно, под присмотром руководителя, оказывается один на один с "клиентом".

- К последнему году учебы я поняла, что это за работа, и увидела , что она мне подходит. Теперь я уверена - здесь мое место. Я не со всеми могу работать, у меня есть своя "красная линия". Пример? Тем, кто работает в тюрьме, платят огромные деньги, но я ни за какие коврижки не пойду туда работать. Почему? - Я думала над этим. Задавала себе вопрос: могу я понять тех, кто насилует и убивает? Оправдать не в плане закона, а внутренне оправдать, чтобы помочь им измениться, поверить, что можно стать другими. Не получается. А наркоманов - могу. Срабатывает какой-то код - для меня они жертвы. Иногда слышу: "Они сами виноваты". Но разве я скажу больному раком: "Ты сам виноват"? Наркоману тоже так не скажу. Я вообще не акцентирую на этом. Речь о том, как выйти из болезненного состояния.

Вначале пытаешься строить какие-то схемы, чтобы запихнуть человека в одну из них. С годами приходит понимание - люди разные, все настолько индивидуально, все так сложно, что схемы - чушь. А причины...
Можно сказать: все идет от семьи. Не обязательно от такой, где отец пьет, а мама проститутка. А если нет любви, постоянное очень большое раздражение, много обмана? Очень часто видишь - мать говорит сыну: "Я тебя люблю", а жестом его отталкивает. Слова не совпадают с тем, что ребенок чувствует за ними.
Есть проблема консервативного, авторитарного воспитания. Есть матери, которые не отпускают детей от своей юбки: ты ничего без меня не можешь. Ребенок бунтует, уходом в наркотики пытается высвободиться, меняет зависимость от семьи на зависимость от наркотиков. А ведь сейчас в любой школе легче купить марихуану, чем сэндвич. А дискотеки? Как прийти на дискотеку без алкоголя, в лучшем случае, экстази и так далее?
- Обычно до армии пробуют почти все, в армии этим занимаются те, у кого уже есть потребность. Проблемы с наркотиками возникают примерно у шести процентов из сотни тех, кто попробовал. Как вы с ними работаете?
- В нескольких больших городах есть клубы, куда наркоман может прийти помыться, поесть, поменять одежду. Там можно поиграть, почитать, зайти к врачу. Я тоже туда прихожу. Я сама ищу своих пациентов, такое у нас правило. И начинаю разговор - с одним, другим. На улице они с тобой разговаривать не будут - вдруг ты из полиции? И вообще... В клубе создается база для доверия. Но все равно между ними и тобой много преград, их нужно разрушить. Они хотят знать, какие у тебя цели. Ведь это такие дети, которым никто не помогал просто так.
С теми, кто глубоко завяз в героиновой зависимости, особенно молодыми, очень трудно. Лет в тридцать-сорок человек говорит: "Делайте со мной, что хотите, я согласен на все, лишь бы выкарабкаться". А молодые... Молодые - еще сильные, они могут воровать, могут просить милостыню - они еще не наигрались. Рядом с ними умирают от передозировки их друзья - и ничего. Шок прошел - и все.
Нельзя сказать, что они не хотят из этого выйти, они хотят. Но жизнь идет, а они все отодвигают свое решение, все отодвигают.
- Но если решат лечиться, как это сделать?
- Попасть на лечение непросто: государственных лечебниц не так много. Негосударственных сколько хочешь, но это - огромные деньги, откуда они у этих детей и их родителей? А если родителей вообще нет? Многие уходят в наркотики после смерти родителей.
- А что вы можете сделать?
- Вообще-то много, все - таки за нами государство. Я могу обратиться в любую государственную службу и требовать того, что положено по закону. Если речь о несовершеннолетнем, то социальные работники могут связаться с судом, полицией и отправить его в учреждение типа интерната, где лечат принудительно, а не добровольно. Закона, который бы обязывал человека лечиться в любом случае, нет. Только тогда могут принудить лечиться, когда есть опасность для жизни. Принуждение работает, если дети боятся улицы. Но те, которым терять нечего, на кого в полиции уже куча уголовных дел - они и так на улице. Сбегают из интерната, за это в тюрьму не сажают.

- И что же с ними делать? - Разговаривать. Убеждать. Чтобы решил лечиться сам, добровольно. Ребенка в 13 -18 лет к чему -то принудить нереально. В таком возрасте они все настроены "анти" - "анти" государства, общества, семьи. - Как я поняла, вы работаете на передовой. Вы - первые, кто протягивает руку тому подростку, который оказался на дне. - Можно сказать и так. Мы должны сделать все, чтобы у него появилась мотивация к возвращению. Убедить, что нужно жить, несмотря на все трагедии, которые заставили тебя уйти от реальности. Ребенок должен поверить: у него есть перспектива, жизнь открыта - есть возможность учиться, работать, радоваться

- Вы используете программу "12 шагов"? - Это программа общества "Анонимных наркоманов", духовная система, она, в основном, для тех, кто постарше. Человек ежедневно туда ходит, читает книги, пишет дневник, когда ему тяжело, произносит молитвы. В Иерусалиме для русских такой клуб появился полгода назад. Там тогда было два человека. Сейчас - 60. Я знаю нескольких ребят, которые туда пришли, и вижу, как им это помогает. Они теперь могут открыто говорить о своих проблемах, не врать, не стесняться. Духовно это очень поддерживает. Ведь тот, кто хочет избавиться от наркотиков, полностью все теряет - прежних друзей, места, где он привык бывать, вообще все. Кто это может выдержать? В "Анонимных наркоманах" он встречает таких же, как он, находит поддержку. Потом ему назначают спонсора - человека, который постоянно рядом, обычно это старший, который тоже прошел все, но уже несколько лет "чистый". К спонсору можно обратиться в любое время, хоть в пять утра. Без тени сомнения, удобно это или нет. Удобно всегда. Спонсор никогда не выключает телефон.

- А вы выключаете?
- Я? Да, выключаю. Я устанавливаю границу. Есть разные стили работы. Например, моя подруга работает без выходных. Она как мама для них. Здесь много положительного, это хорошо работает, особенно на первых этапах. Но мы часто спорим, я не очень верю, что так работать можно всегда. Когда ее затянет своя жизнь, она их кинет рано или поздно. А ведь их всю жизнь кидали... И потом - ты не можешь всех пригреть. Можешь выбрать одного, двух, трех, но не больше, иначе просто надорвешься.
У меня другой путь. Я не становлюсь мамой. Мне это внутренне не нужно. Но мои подопечные для меня очень важны, я все для них делаю, я даю им базу для альтернативы. Я не мама - это 100%, но я их не обманываю, не даю ложных обещаний. Я за них горой, потому что я их люблю.
- Их можно любить?
- Я вижу обстоятельства их жизни. В таких обстоятельствах я не знаю, что было бы со мной. Они жертвы, я их так вижу. Понимая их, я их принимаю и в какой-то мере оправдываю. Это дает мне силы добиваться для них всего, что можно, даже если они убегают, возвращаются и снова убегают. Часто в этом возрасте они просто не готовы лечиться.
- А вас не раздражает - вы столько в человека вложили, а он взял и удрал?
- Нет, не раздражает. Я научилась не чувствовать это как личное оскорбление, я знаю, откуда это идет.
Я, к сожалению, не идеальна: есть люди, которых я не переношу. Это те, кто приходит урвать что-то, получить какую-то подачку - карточку на проезд и прочее тому подобное. Рассказывают, как им не повезло в жизни, всякие жуткие истории. Раскусить их легко, можно даже попытаться с ними поработать. У них тоже есть потенциал - они приходят за одним, а уйти могут с другим. Но я их не выношу, и поэтому они у меня не задерживаются. Это моя слабость. Но в основном я всех люблю.

Понимаю: в том, что они выползают из болота - 90% их собственная заслуга, и только 10% -моя. Но представьте: на этот момент есть люди, которые по три, три с половиной года - "чистые" и продолжают быть "чистыми". Еще недавно за дозу они готовы были родную маму продать, а сейчас у них не только мечты и планы на будущее, но и реальные успехи. Что с ними будет через день или месяц, я не знаю, но сейчас это так. - Каждый день вы сталкиваетесь с "падшими созданиями", как говорили в старину. Удается ли сохранить себя?

- Об этом судить не могу, это можно увидеть только со стороны. Мой друг замечает у меня некоторое огрубление, сленговые словечки. Я не чувствую, что меняюсь. Думаю, что-то в меня проникает, но не остается, я стараюсь фильтровать. Но настолько за них болеешь... Они несчастны, они пусты внутренне, и это так безотрадно, так тяжело, настолько этим проникаешься... Нельзя сказать, что совсем ничего не несешь домой.
Но мой мир - не только работа. Я переключаюсь. Друзья, лекции, курсы, фильмы, спектакли, выставки. Но на работе случается то, чего нет нигде. Чудо. Представьте: человек живет в разбитом доме, ворует или находится в полной прострации. И вдруг начинает говорить о каких-то духовных вещах из программы "12 шагов", смотрит на себя осмысленно, он другой. Это чудо рождения. Его нужно ждать, бывает - долго. Но когда дождешься ...
- Сколько же у вас таких, от которых вы ждете чуда?
- Ставка социального работника предусматривает, что нужно вести 21-23 подопечных одновременно, а получается, когда как. С некоторыми встречаешься каждый день или каждую неделю, а кто-то убежал, его нет, но он может вернуться в любую минуту. Действовать эффективно, интенсивно работать я могу, когда у меня до 15 человек. Ведь не только встречаешься, разговариваешь, с одним каждый день, с другим раз в неделю, нужно много всего другого делать. Они бездомные, больные, без работы. Нужно найти для них жилье, повести к врачу, если есть семья - встретиться с мамой-папой.
- И как эти встречи проходят?
- Есть семьи, которые боятся любого официального лица. Среди "русских" таких много. Это их прежний опыт. Нужно с ними много работать, чтобы преодолеть страх. Если они закрыты, я им просто даю вводную лекцию. Чтобы они знали, с кем встречается их ребенок, где и как проводит время. Рассказываю, какие есть законы, о том, куда они могут обратиться - к социальному работнику по месту жительства, в группу поддержки. Я не начинаю лечить семью, это делают другие, я хочу уменьшить их страх, сделать более открытыми. Ну и стараюсь понять, какие проблемы в семье.
Случается разное. Когда все крутится вокруг ребенка, когда он в центре, все остальное отступает. Но вот он уходит на лечение, а у мамы сердечный приступ, она в больнице. Мальчик возвращается домой и - к наркотикам. Никакие мои убеждения тут не помогают. Очень горько.
Часто бывает, что ребенок уже долгое время "чистый", и тут родители расстаются или происходит что-то другое. Все, начинай с начала. Родители втягивают ребенка в свои проблемы, что с этим поделаешь?
- Вы упоминали, что семью тоже лечат.
- Да, родителям готовы помочь, их приглашают, но приходят немногие .
- А телефон доверия?
- Это очень здорово, что есть русская линия общества "Борьба с наркотиками". Она действует уже два года. Там тоже непросто работать - нужно убедить человека, что нестрашно обращаться за помощью, все будет сохранено в тайне, никто не сообщит в полицию, соседи не узнают и не будут показывать пальцами, и дети не пострадают. Нужно объяснить, что это болезнь, а не преступление, посоветовать, как себя вести. В общем, по этому телефону можно оказать первую помощь и дать координаты тех, к кому нужно идти. Номер линии - 1800202920.
- Но вот вы поработали с родителями, с ребенком, убедили его лечиться. Что дальше?
- Дальше? Он идет в больницу. Первый этап- физическая чистка организма и закладка фундамента для дальнейшей реабилитации. Держат там от месяца до трех. Если речь идет о героине, то и трех месяцев бывает недостаточно.
Есть много частных клиник, эти лавочки часто открывают наркоманы, которые стали "чистыми", чтобы заработать. Насколько хорошо там лечат? Точных данных у меня нет, но сама я хороших результатов еще не видела. И в государственных дела идут по- разному. Ведь нет такого: вот тебе направление - иди, лечись и все будет в порядке. Человек идет, если хочет. Правда, у некоторых нет выбора. Или больница, или тюрьма. Некоторые выбирают тюрьму, там есть способы получать наркотики. Те, кто приходит на лечение, переживают ломку, потом на полгода переходят в дневной центр. Там готовят к жизни - учат, как искать работу, разговаривать с начальством, не страдать, если тебя обидели, как работать. Есть возможность уйти в специальный государственный "кибуц" - их пять-шесть в Израиле.
Система работает, хотя при нынешнем экономическом положении возможностей все меньше. Но выход есть, и они должны это видеть.
- Ваш подопечный стал "чистым". Вы знаете, что с ним происходит дальше?
- Я уверена: зависимость совсем не уходит. Чаще всего одна зависимость сменяется другой. Хорошо, если человек уйдет в работу. Есть настоящие трудоголики, вкалывают и вкалывают, хоть на строительстве дорог. Кто-то уходит в секс, кто-то в азартные игры, а кто-то без конца шоколад жует. Это как колодец без дна - сколько туда не бросай, не наполнишь. Нет любви, глубоких привязанностей. Мучают страхи: они хотят верить в то, что способны на любовь, дружбу, но убегают раньше, чем достигнут с другим человеком настоящей интимности - я имею в виду интимность психологическую. Конечно, со временем они достигают какого-то душевного равновесия и удовлетворения - за счет конкретных успехов в учебе, в профессии, в семье. Но если неудача - снова тяга: наркотик давал минутное, но счастье. Потому наркотик такой сильный враг - с ним трудно соревноваться. Так что наркоман - пожизненный инвалид.
- И его надо всю жизнь лечить?
- "Анонимные наркоманы" так и делают. Они заменяют зависимость от наркотиков на другую зависимость - от духовной практики.
- Позволю себе вернуться к началу нашего разговора. Чем вам так насолили журналисты?
- Года два назад был снят документальный фильм, его несколько раз показывали по разным каналам телевидения. Снимали наркоманов. Да, с их согласия, никто их не принуждал. Но тот, кто под героином, не отвечает за себя. Я знаю, какую цену платят теперь ребята за эти съемки. Их узнают на улицах, в автобусах. К наркоману, который уже год "чистый", в автобусе подходит женщина: "Я тебя ненавижу, ты девочку колол". Сказать "чистому" наркоману такую вещь! Он пойдет и снова начнет, и годы "чистоты" не остановят. Но кого это интересует? Журналисты должны это понимать.

Говорят, Мадонна сейчас боится, что ее дети увидят фильмы, в которых она раньше снималась. Почему же журналисты не думают, что будет с человеком через год или два? Он для них уже не человек?.. Для нее все они - те, от кого мы в ужасе шарахаемся, встретив на вечерней улице, о ком не хотим думать, чтобы не навлечь беду на свой дом, для Аллы все они - люди. Такие же, как мы, но только несчастнее. Поэтому она с ними.

Я слушаю ее звонкую скороговорку, смотрю на нее - высокую, крепкую, длинноногую... Нет, совсем она не похожа на тех, кого мы привыкли считать подвижниками в деле милосердия. Доктор Гааз, Альберт Швейцер, мать Тереза. Но они не всегда были почтенными старцами, они тоже были молодыми, когда выбирали свой путь. Такими, как эта девушка? Может быть. Ведь она уже прошла часть пути, по которому они шли всю жизнь.

Полина Соловей,
Иерусалим

к содержанию