Она и сейчас в первую очередь считает себя врачом, занимаясь судьбой каждой пациентки 29-го отделения 17-ой Городской клинической наркологической больницы, которую патронирует ее кафедра. Помнит все их жизненные коллизии – с них-то и начинается обычно история болезни - и старается всеми силами помочь. Она им искренне сострадает.

Мы говорим с Ниной Григорьевной сегодня о ее коллегах врачах-наркологах и их тяжелых пациентах.

 

- Нина Григорьевна, вы руководите кафедрой на факультете усовершенствования врачей. Что можете сказать о профессиональном уровне российской наркологической службы?

- Если в двух словах, то уровень достаточно высокий. Но мне бы хотелось сказать об этом подробнее. Наша наркологическая служба вышла из большой психиатрии и была организована в 1985 году в связи с тем, что лечение больных алкоголизмом – а количество их росло – требовало специальных знаний, детального изучения клиники, изучения формирования болезни, психологии пациентов. Так появилась новая врачебная специальность - наркология. Но и сегодня, если мы произносим в разговоре «нарколог», то пишем – обязательно - «психиатр-нарколог», подразумевая, что главная образовательная база - все-таки психиатрия. Без этих базовых знаний врачу сложно разобраться с диагнозами – сплошь и рядом мы имеем дело с микс-больными, с таким деликатным эндогенным заболеванием, как атипично протекающие маниакально-депрессивные психозы, депрессии, которые не вписываются в рамки одной лишь наркозависимости.

Сейчас довольно часто встречается симптоматический алкоголизм. Это, когда люди, особенно невротики, стремятся все свои неприятности, напряжение в конце рабочего дня, утопить, залить спиртным. Не пойти, допустим, в спортзал – не принято у нас, нет такой культуры, - а просто выпить. Если в США сейчас все нацелены на здоровый образ жизни, бегают, занимаются спортом, то у нас бег как-то не прививается, клубы стоят дорого - мало какая семья может себе их позволить. Дома, даже в трехкомнатной квартире тренажеры Кетлер не поставишь. Увы, в России традиционно привыкли снимать стрессовые ситуации спиртным. Бывает, что за этим фоном прослеживается более серьезное заболевание: неврастения, различные неврозы. Имея образование психиатра, нарколог их распознает и только тогда лечение будет адекватным болезни.

Убеждена, наркологи обязаны прекрасно знать психиатрию, особенно пограничную, и психотерапию, потому что без психотерапевтического подхода с больными нашего профиля работать крайне сложно. С одной медикаментозной терапией хорошей ремиссии не добиться.

И еще. Не в обиду психиатрам, из которых я сама вышла, скажу - наркологии они не знают, не знают тонкости клиники наркомании, токсикомании и алкоголизма, А лечить порой берутся. Да что мои коллеги-психиатры, терапевты, даже стоматологи – тоже берутся решать проблемы зависимости - бытует мнение, что с алкоголизмом не справится только ленивый.

Конечно, встречаются талантливые самородки. Знаменитый Довженко тоже не имел специального психиатрического образования, он – из санитарных военных врачей. Видел, как вокруг пьют, пьют и спиваются и разработал свою технику лечения людей, страдающих алкоголизмом, которая оказалась очень эффективной на том этапе. Она действительно работала. Но сегодня, когда я слышу рекламу «лечу по методу Довженко», я понимаю: Довженко был один, а вот «по его методу» - это совсем, совсем другое…

Теперь хочу вернуться к началу нашего разговора. Три раза в год я с коллегами бываю на так называемых выездных циклах в самых различных регионах. Читаем лекции местным врачам, проводим семинары. Владивосток, Хабаровск, Камчатка, Южный Сахалин, Чукотка, Томск, Омск, Нижний Новгород, Краснодар, Калуга и т.д. … И почти всегда встречаю заинтересованных, профессионально-грамотных врачей, которые много читают, внимательно следят за тем, что происходит в мировой науке. На лекциях они буквально забрасывают нас вопросами, все тщательно записывают. Мы проводим консультативные осмотры на группе достаточно сложных больных, чтобы разобраться с клиникой, с лечением. Равнодушных нет. Добавлю, местные доктора применяют иногда такие инновационные методы, которые у нас в Москве не применяются, и я не стесняюсь у них учиться.

Квалификация врача, его отношение к больному сейчас, как на ладони. Дело в том, что ныне нет закона, по которому можно удерживать пациента в стационаре месяц, хотя 4 недели лечения есть тот минимум, который необходим, чтобы ушло патологическое влечение. Хороший, грамотный доктор сумеет убедить своего пациента в необходимости добровольного «заточения». Ну а если он не в состоянии найти с ним общий язык, не вызывает доверия, если пациент все время требует выписки… заведующий отделением постарается расстаться с таким врачом и будет прав.

- Но ведь сейчас психиатры-наркологи имеют право, получив лицензию, заниматься частной практикой. Так что, не «состоявшись» в больнице, они могут найти клиентуру среди тех, кто нуждается помощи, но не хочет «светиться».

- Да, конечно, но только очень хороший специалист будет иметь постоянных пациентов (иногда такое содружество длится годами и очень продуктивно). У тех же, кто не справился с работой в больнице, вряд ли что-нибудь получится, да и слухи, как вы знаете, идут впереди нас.

- Сколько же длится ремиссия в случае успеха?

- Как правило, страдающие алкоголизмом возвращаются к нам через год-два. Редко кто срывается в первые месяцы. Думаю, что полтора года трезвой жизни - неплохо. После повторных курсов лечения ремиссия увеличивается. А вот у наркозависимых она много короче, хотя случается, что и год, и два они остаются «чистыми».

- Скажите, пожалуйста, сколько девушек в вашем отделении?

- Примерно 30 наркоманок и 25 алкоголичек.

- А какого они возраста?

- Страдающие алкоголизмом - разного возраста. Наркоманки - все молодые, потому что не успевают постареть. 35 лет для них предел, потом они погибают. Срок наркотизации это семь, десять лет от силы.

- Героин?

- В большинстве случаев. Но есть (немного, правда) и зависимые от употребления седативных средств, которые изначально назначались им врачами. Злоупотребляющих стимуляторами - значительно меньше. Мы имеем дело, в основном, с опийными наркоманами. И эта тенденция прослеживается по всей России.

Наркотик изменил качество, он не такой как десять лет назад. Самого героина в нем очень мало. В нем можно найти алкалоиды опия, амитриптилин, азалептин, токсические добавки, удобрения, даже какие-то крысиды, от которых печень просто распадается. И абстиненция, и соматическое состояние очень тяжелые. Это заставляет наших пациенток бояться «ломки», и они приходят за помощью. И если мы сможем их здесь подержать подольше, они все-таки подумают, возвращаться ли к наркотику. Но при условии, если будет соответствующее социальное окружение.

- Однако из больницы они отправляются туда, откуда пришли, чаще всего им больше некуда идти?

- И это самое страшное. На днях к нам по «скорой» поступила девочка 17-ти лет. Ей стало очень плохо, и мать позвонила в «03». Приехал врач, посмотрел на ее руки и говорит: «Да она наркоманка». Мать чуть не в обморок: «Какие наркотики, откуда? Вы с ума сошли!». Хотя, как выяснилось, папа – алкоголик, в семье постоянные ссоры, конфликты. Каждый живет сам по себе. Мама много работает и потихоньку попивает с товарками. А дочь, как бы, между ними, гуляет и все прочее. Мать не замечала, что она уже целый год употребляет наркотики, колется, что из дома пропадают деньги. Пока мы еще не знаем, есть ли у нее ВИЧ (здесь он у большинства).

И вот мы приведем ее в относительный порядок, выпишем. Она вернется в ту же семью. Будет ли мама относиться к ней по-другому, смогут ли они контактировать, с кем она станет проводить время? И неужели отец бросит пить? Вы верите в это? Так когда нам ждать ее обратно?

Мы говорили с вами о психиатрах-наркологах. Они делают все, что могут. Но дальше пациенту необходима реабилитация, и организовать ее должны социальные службы, которые у нас не работают и существуют просто на бумаге.

Как-то к нам мать привела дочь и сказала: «Заплатили пять тысяч долларов одному, потом десять тысяч долларов другому, теперь я привела ее лечиться в третий раз – на бюджетную койку, к вам и, если она не вылечится, то пусть это будет ее проблема, я умываю руки». Я ответила ей: «Нет, это ваш крест, вы будете его нести, не знаю, почему он вам дан». Руководители частных реабилитационных центров (во всяком случае, в рекламе) утверждают, что из десяти их пациентов восемь бросают принимать наркотики. Только почему-то всегда сталкиваешься с двумя остальными, других не встречала.

Повторю: социум и микросоциум – семья, родственники, друзья - имеют очень большое значение. Когда нет нормальных друзей и никто не проверит, принимаешь ли ты прописанное врачом лекарство, когда телефон долгое время молчит и только старые «приятели» проявляют «понимание», сопереживают и только от них ты получаешь эмоциональный отклик на свое состояние, возвращение к наркотикам почти неизбежно. Действенная социальная служба обязана была бы выяснить, какая обстановка у девушки дома и, обнаружив «непорядок», направить ее в реабилитационный центр. Увы…

В Тюмени мне показывали государственный реабилитационный центр для детей и подростков, которые имеют асоциальных родителей. Они попадают туда из больницы и находятся в нем около трех месяцев. Строгая дисциплина. Спорт. С ребятами занимаются психотерапевты, Мастера помогают им приобрести профессию, их готовят к нормальной жизни. И еще три месяца (только те, кому негде жить) могут пробыть в «Доме на пол-пути».

Никогда не забуду встречу с одним мальчиком. У него золотые руки. Если бы вы видели, как он прекрасно столярничает. Я его спрашиваю: «Саша, что будет дальше?». А у него глаза – полные отчаяния. Он честно ответил: «Не знаю. Я ведь домой возвращаюсь, отца то у меня нет, мама выпивает, она слабая женщина». Он даже не осуждает ее. Говорит: «Она работает в столовой, они там все выпивают, но она приносит еду, кормит меня, одевает, все деньги отдает мне. Мы живем в двухэтажном бараке, все дети и подростки наркоманы. Не знаю, смогу ли удержаться, но я очень постараюсь. Моя мама много не пьет, вы не подумайте, что она алкоголичка. Она чуть-чуть выпьет и сразу спать ложится. Я ее раздену, укрою. Мне ее жалко».

Господи, да все знают этот барак. Ну, расселили ли бы «муравейник». Ведь алкоголизм и наркомания - очень контагиозное заболевание, подобное инфекционному, легко распространяется в подходящей асоциальной среде. Маленький мальчик растет и видит: и подростки, и взрослые пьют, колются и считает, что значит «это» нормально. Он усваивает патологические стереотипы той среды, в которой находится и говорит: «Я поздно начал колоться. Меня били, били и потом я начал». - «А почему били?» - «Ну, я как белая ворона, все за мамой бегал». Мальчик хочет выбраться из ямы, но ему даже «Дом на пол-пути» не «светит», потому что у него есть место жительства. Но в Тюмени все же есть и реабилитационный центр, и этот «Дом», а в других городах?

Да простят меня депутаты, заседающие в различных Думах. Говоришь с ними, а в глазах у них - пустота. Поймут, кажется, только тогда, когда кто-то из знакомых детей «подсядет на иглу». Бесконечные совещания, конференции, фестивали, посвященные борьбе с наркотиками - во всех регионах. На это деньги всегда есть. А на такие реабилитационные центры, как в Тюмени, их нет никогда.

- Когда мы встречались с вами в Калининграде в 2002 году («Берите ребенка на руки», «Нарконет», 2002 г., №10 - С.С.), все отмечали, что появилась тенденция к снижению употребления наркотиков в России. Но вы и тогда не были оптимисткой. И кривая вскоре пошла вверх… Каковы ваши прогнозы сегодня?

- Ту ситуацию можно сравнить с айсбергом. Верхушечка на поверхности, а главная опасность скрыта. К тому же в тот год имело место благоприятное стечение обстоятельств - пограничники хорошо сработали, милиция не «дремала», а главное - в Афганистане не уродился опийный мак…

Увы, мои прогнозы, как и тогда, не утешительны. Меняется наркотическое вещество, но стремление к нему, зависимость остается. Без экстази и дизайнерских наркотиков, которыми сегодня Россию обильно снабжает Прибалтика, и другие бывшие союзные республики, ни одна вечеринка не обходится.

Экстази и его производные снимают все запреты. Я совсем не ханжа, но у каждого из нас есть грань, которой он никогда не преступит. А экстази раскрепощает, снимает внутренние морально-этические запреты – все допустимо! В итоге мы получаем, как никогда много ВИЧ и венерических заболеваний.

Спрашиваю ВИЧ-инфицированную девушку: «Тебе всего 17, ты и жить-то и не начала, откуда инфекция?» «А парень, - говорит,- с которым я познакомилась на дискотеке, дал какую-то таблетку, посадил на плечи, вручил зажигалку и мы раскачивались… Он меня повел домой, я прожила у него неделю»… Короче, он посадил ее не только себе на плечи, но и на наркотики и заразил ВИЧ.

- Откуда вы берете силы лечить, лечить и лечить, не видя света в конце туннеля?

- Это моя профессия. Потом, я не согласна с некоторыми нашими корифеями, которые считают и говорят это почти вслух: «наркомания не излечима», «они» виноваты сами, не стоит тратить на них время».

Неправда! Мы можем помочь и помогаем. Я уже говорила: и полтора года трезвой и чистой жизни чего-то стоят, но ремиссия может быть не только Один-два года, но и длиться всю жизнь… Восемь-десять процентов больных после курса лечения возвращаются в жизнь, женятся, замуж выходят. Да, иногда принимают спиртное, иногда покуривают гашиш, однако в социуме удерживаются. А помогать надо до последнего. Иначе, зачем мы?

Беседовала Софья Старцева

назад